– Не бери на себя слишком много, женщина! Это мы еще посмотрим, кто окажется ближе к господину – я, грамматик, который сделает из его сына великого ученого или философа, или ты, только и умеющая, что ворочать ключами!

В запале Эвбулид забыл рассказы своих приятелей, что нет на свете более мстительных и умеющих плести интриги рабов, чем дорожащие высокой милостью господ ключницы. Иначе бы он заметил, как тревожно и вместе с тем злобно блеснули ее глаза, и непременно почувствовал бы опасность, идущую от ее, казалось бы, приветливого и вкрадчивого голоса, каким она вызвала привратника и велела отвести нового раба Афинея в комнату для рабов-мужчин.

В этой небольшой, душной комнатушке, с наваленным в углу тряпьем, ножницами, которыми обычно стригут овец, Эвбулиду отрезали пышные, волнистые волосы, чтобы он больше не был похож на свободных людей. Выдали вместо изорванного, окровавленного хитона короткий шерстяной, оставляющий открытым правую руку и часть груди, надели на голову шапочку из собачьей кожи.

– Будет холодно ночью – укроешься этим! – сказал привратник, бросая в угол на тряпье две сшитые бараньи шкуры. – Здесь будет твое место!

– Для грамматика можно было бы найти место и получше! – заметил Эвбулид.

– Держи, грамматик! – усмехнулся привратник, протягивая ячменную лепешку и горсть дурно пахнущего чеснока. – На лучше, подкрепись!

– Это что – завтрак? – надкусил лепешку Эвбулид, не притрагиваясь к чесноку. – Или обед?!

– И ужин тоже! – грустно усмехнулся привратник. – Привыкай к такой жизни, эллин, – Ахей, Беот или как там тебя?

– Афиней! – с набитым ртом пояснил Эвбулид.

– Во-во! И отдыхай, если, конечно, не попадешь на глаза этой старой карге-ключнице! Публий – бараньи рога ему в душу! – уехал на охоту в горы, так что сегодня можешь спать спокойно!

Весь остаток дня, мучаясь от голода, но так и не притронувшись к гнилому чесноку, Эвбулид пролежал на пахнущем немытыми человеческими телами тряпье в углу.

2. Ключница и грамматик

К вечеру в комнату потянулись домашние рабы – садовник, повар, водонос, знакомый уже ему старый привратник. От них он узнал, что Публий – греческий перс с римским именем – незаконнорожденный сын Эвдема, что мать его, как и у брата нынешнего царя, – бывшая рабыня, со временем надоевшая Эвдему, в отличие от наложницы отца Аристоника, которую царь Эвмен любил всю свою недолгую жизнь.

Запутавшись в том, кто от кого родился, кто кому надоел и у кого брат в нынешних правителях Пергама, Эвбулид понял только одно: больше всех наук пятнадцатилетний Публий любит уроки, которые дают ему юные и особенно зрелые рабыни, а высшую философию видит в том, как бы понаряднее разукрасить лица попавшихся ему под руку рабов.

В последнем новоявленный грамматик смог убедиться уже на следующее утро во время первого занятия с сыном Эвдема.

– Начнем с истории! – приветливо сказал он ворвавшемуся в увешанную коврами комнату чернявому юноше.

– Амура и Психеи? – уточнил, плюхаясь в высокое кресло и задирая ноги, Публий.

– Я вижу, ты неплохо разбираешься в жизни богов и героев, если знаешь такие малоизвестные истории, гм-м, не очень-то подходящие для твоего юного возраста. Поэтому давай лучше перейдем к истории Эллады – величайшей из всех государств мира. Я расскажу тебе о ее прекрасном и трагическом прошлом, – пообещал Эвбулид зевающему Публию, – о величественных статуях Фидия и справедливых законах Солона, о неповторимых шедеврах скульптора Праксителя и живописца Тимомаха, моего далекого предка ваятеля Эвбулида и творца великих статуй Скопаса… – Видя, что искусство не трогает юношу, он перешел к военной теме: – А еще я поведаю тебе о знаменитой Марафонской битве, в которой эллины одержали решительную победу над персами…

– Над персами?! – гневно вскричал Публий. – Давай! Сейчас я тебе покажу, кто победил в этой битве!

Публий принялся срывать со стен тяжелые серебряные и золотые блюда и швырять ими в голову едва успевавшего уклоняться Эвбулида.

– Ну, кто взял верх? Твои предки или мои?!

Юноша потянулся к свисающим с пурпурного ковра махайре и римскому мечу.

Эвбулид, обращая все в шутку, поднял руки:

– Ты!

– Тогда – на колени! – скомандовал Публий.

Пожав плечами, Эвбулид улыбнулся и встал на колени.

– Проси пощады! – потребовал Публий.

– Пощади! – прижал ладони к груди Эвбулид.

– Не так! – закричал юноша. – Повторяй за мной: нет на Земле силы…

– Нет на Земле силы… – улыбаясь, повторил Эвбулид.

– … более могущественной, чем великая армия персов…

– …персов…

– …которая наголову разгромила ничтожных эллинов в Марафонской битве!

– Но это противоречит истории! – воскликнул Эвбулид.

– Ах, так?! – поднимая римский меч, вскричал Публий. – Последний раз спрашиваю: кто победил в битве при Марафоне?

– Я твой грамматик, мальчик, и обязан говорить тебе правду: эллины!

– Замолчи, проклятый эллин!

– Но ведь ты по матери – тоже сын Эллады! – напомнил Эвбулид.

– Моя мать ничто! Она – рабыня!! – дрожа от ярости, закричал Публий.

– Разве так можно говорить о своей матери? – с укором покачал головой Эвбулид.

– Да! Можно! Она – грязная, жалкая рабыня!! – швырнул меч в угол комнаты Публий, повалился на пол и принялся кататься по коврам, крича: – Кто я теперь? Кто?! Если у отца родится сын от свободной, то он, а не я, станет законным наследником дворца, всех имений, моих рабынь! А меня ждет несчастная судьба Аристоника…

– И из-за этого надо оскорблять свою родную мать?! – строго спросил Эвбулид. – Мне противно даже слушать тебя!

– А может, ты не хочешь меня и видеть? – привстал Публий.

– Да, – признался Эвбулид. – Я даже не хочу видеть такого испорченного, невоспитанного и неблагодарного мальчика, как ты!

– Тогда, – процедил сквозь зубы юноша, поднимая с пола массивное блюдо с изображением Орфея, спускающегося в Аид, – закрой глаза, раб!

– Для чего?

– А чтобы ты больше никогда в жизни не увидел меня и своей вонючей Эллады, жалкий раб! – воскликнул Публий, замахиваясь блюдом.

Защищаясь, Эвбулид выставил руку. Блюдо скользнуло по его ладони и грохнулось на потерявшего равновесие юношу.

Публий закричал.

В то же мгновение дверь распахнулась, в комнату вбежала ключница, крича и царапая себе лицо ногтями:

– Убили! Убили!.. Солнышко ты мое ненаглядное, и как же это я не уберегла тебя, как не углядела!

Опустившись на колени, она подняла голову удивленного Публия и принялась гладить его волосы, обливая их слезами. На вопли ключницы сбежался весь дом.

– А вон и управляющий – волчьи зубы ему в шею – идет! – шепнул повару привратник. – Конец теперь эллину!

– И надо было Афинею связываться с этой мерзкой бабой! – согласно вздохнул повар.

Узнав в чем дело, Филагр шепнул на ухо Публию, что только что в баньку пошли две юные рабыни. Публий, резво вскочив, сразу же выскочил из комнаты. Управляющий гневно повернулся к Эвбулиду:

– Как смел ты, раб, поднять руку на своего господина?!

– Но я только защищался! – начал было объяснять Эвбулид, но управляющий даже не стал слушать его.

– Как смел ты защищаться, когда тебя бьет господский сын?! – вскричал он.

– Но иначе он размозжил бы мне голову! – возразил Эвбулид.

– Видишь, какого грамматика ты приставил к Публию? – возмутилась ключница, подступая к управляющему. – Уверена, наш господин не одобрит твоего выбора. Ведь этот эллин даже не понимает, что лишил бедного мальчика нового развлечения!

– Да, наверное, не каждый эллин может быть грамматиком, – не желая ссориться с ключницей, которую побаивался сам Протасий, хмуро согласился Филагр.

– И вообще – зачем Публию грамматик в каникулы? – примирительно заметила ключница. – В городе – учись, в имении – тоже учись! Когда же отдыхать бедной головушке?

– А этого куда тогда мне девать? – кивнул в сторону Эвбулида управляющий.