Сам того не подозревая, потому что никогда не имел в доме больше одного раба, Эвбулид нарушил главное правило рабовладельцев: не держать у себя сразу несколько рабов одного и того же племени.

К тому же эти сколоты оказались на редкость свободолюбивым и не терпящим рабства народом.

В тот же вечер, сговорившись, они бежали с мельницы и каким-то образом проникли на ушедшее в море судно…

Уговорив за амфору вина знакомого триерарха изменить курс своего корабля, Эвбулид бросился за ними в погоню…

Может быть, и не сменилось бы его счастье горем, по крайнем мере, на этот раз, если бы не пираты…

Напав на торговое судно, они захватили вместе с оставшимися в живых пассажирами Эвбулида, и уже в трюме он увидел в числе других пленников – и сколотов, и своего единственного раба, верного Армена, которого те, убегая, силою увели за собой…

В трюме пиратского корабля он познакомился с удивительным лекарем Аристархом, который, казалось, мог исцелить любую болезнь. А главное – он вынашивал мечту научить всех людей жить намного дольше, причем на собственном примере, для чего решил прожить до 125 лет, и ни годом меньше! С кузнецом Сосием, который положил всю жизнь на то, чтобы выкупиться из рабства, но едва став свободным, снова угодил в плен… С эллином Досифеем, которому пришлось вместе с дочерью броситься в волны неспокойного моря, чтобы та не стала игрушкой в руках пиратов…

Главарь морских разбойников Аспион, по обыкновению, потребовал с Эвбулида как со свободнорожденного эллина выкуп. Однако Гедите не удалось набрать необходимую сумму, отказался помочь и Квинт Пропорций. Лишь Армен, посланный за выкупом сразу для нескольких человек, попытался пойти на хитрость, чтобы спасти своего господина. Он предложил ему воспользоваться деньгами других людей, которые, по его мнению, не были достойны свободы. Но, даже согласный с этим, Эвбулид не смог пойти против своей совести и спасти себе жизнь за счет других.

Что только ни претерпел он в этом трюме! Голод и жажду, отчаяние и надежду, когда пленники совершили попытку бунта. Наконец – страх, порожденный тем, что самый сильный и буйный из всех сколотов раб, по имени Лад, едва не убил своего бывшего господина. Но удивительным был нрав у этого народа, который они, эллины, называли варварским. Оказавшись невольным свидетелем того, что Эвбулид поступил по совести, он вдруг стал успокаивать его и больше того – предложил ему быть своим другом…

Бывший раб предлагал дружбу своему бывшему господину! Странное было чувство у Эвбулида. Лишь раз он имел в жизни верного и надежного друга. Им был афинянин по имени Фемистокл. Тоже бывший. Афины изгнали его за то, что он оказал милость чужому рабу…

Не переставая удивляться превратностям судьбы, Эвбулид вместе с остальными пленниками плыл в трюме пиратского корабля, пока к нему не причалило судно, которое должно было увезти пленников на один из рабских рынков Эгейского моря…

2. Живой товар

Пятые сутки плыл Эвбулид по успокоившемуся морю в трюме торгового парусника, к акростолию которого, словно в насмешку, была прикреплена скульптура юной Талии [5] с комической маской в руке.

После короткой беседы с каждым пленником и беглого осмотра их лекарем перекупщик рабов вручил Аспиону три тяжелых мешочка. Пока они, довольные друг другом, отмечали выгодную сделку обильной выпивкой на капитанском помосте, надсмотрщики перегнали рабов на свой корабль.

Здесь их затолкали в трюм, куда более приспособленный для перевозки живого товара.

В отличие от деревянной крышки, закупоривавшей трюм пиратской «Горгоны», словно пробка амфору, люк «Талии» закрывала металлическая решетка. И хотя в ее отверстия не пролезла бы даже голова годовалого ребенка, она пропускала столько свежего воздуха и света, что Эвбулид, спустившись по ступенькам вслед за Ладом, с облегчением подумал, что здесь он не будет страдать от духоты и полумрака.

Весь пол трюма был завален змеевидными цепями, свисавшими с массивных колец, вбитых во все стены, и оканчивавшимися кандалами и наручниками.

Не успел Эвбулид освободить себе от них место в углу, как в трюм вбежали люди с молотками в руках, ругаясь, распутали цепи и принялись умело приковывать к ним как свободнорожденных, так и рабов.

Эвбулид стал было возражать пожилому кузнецу, что он не собирается бежать. Тот, не слушая его, приложил к щиколоткам грека тяжелые бронзовые полоски, до блеска отполированные ногами прежних пленников, и несколькими ловкими ударами скрепил их. Затем то же самое проделал с запястьями Эвбулида.

– Крепкие пято! – послышался рядом сдавленный голос Лада. Покраснев от натуги, он пытался разогнуть наручники. – Такие с одного раза не сымешь!

– Ни с одного, ни с тысячи! – усмехнулся один из кузнецов. – Не ты один пытался!

– Добротная вещь, и мастер хороший! – со знанием дела подтвердил бывший в свое время рабом-кузнецом Сосий, с любопытством ощупывая кандалы на ногах Лада, и вдруг вскрикнул, словно в руке у него оказалась живая змея: – Не может быть! Это ведь моя работа! Ну да, конечно! Вот и клеймо!..

– Мир тесен! – позванивая молотком, проворчал один из кузнецов, с любопытством поглядывая на Сосия.

– А у нас говорят – не рой другому яму, сам попадешь в нее, – хмуро заметил Лад, прекращая бесполезные попытки освободиться от наручников.

– Так ты кузнец? – проверив напоследок, крепко ли держит цепь Эвбулида, перешел к Сосию пожилой мужчина.

– Да! И ты тоже? – по-приятельски спросил у него Сосий.

– Раб! – коротко бросил кузнец. – И ты – раб. Все мы тут – рабы…

Он аккуратно приложил к ногам своего коллеги бронзовые полоски и точными ударами начал заковывать Сосия в изготовленные на совесть в его афинской мастерской кандалы и наручники.

Эвбулид тем временем ошеломленно смотрел на свои руки и ноги, отказываясь верить собственным глазам.

Он, свободнорожденный эллин, видевший такие оковы на сотнях, тысячах рабов и считавший это естественным и справедливым, вдруг сам оказался в положении последнего из беглецов, которого хозяин в наказание приказал посадить на цепь.

Он – Эвбулид, герой Карфагенской войны, гражданин великих Афин, тезка, а может даже – как любил он утверждать – и далекий потомок знаменитого скульптора Эвбулида и не менее известного оратора, противника самого Демосфена, Эвбула – раб?!

Такой же ничтожный, презираемый и беззащитный, как все эти варвары – фракийцы, далматы, геты?…

Как тот самый раб, которого нашел умирающим на улице Фемистокл?

Как Армен?!

Он повернулся к Аристарху, чтобы поговорить с ним и услышать хотя бы слово сочувствия, но увидел, что лекарь, даже закованный, сидел в знакомой позе со скрещенными ногами и умиротворенной улыбкой на губах.

Эвбулид со смешанным чувством умиления и возрастающего раздражения к этому поражавшему его упорством в достижении цели и бесчувственностью к собственным бедам человеку лишь удрученно махнул рукой. Услышав бряцанье своей цепи, откинулся спиной к стене и тоже закрыл глаза.

«Раб!» – с невыразимой тоской понял он, с трудом удерживая себя, чтобы не закричать от собственного бессилия.

Крышка люка лязгнула, и послышалось шлепанье босых ног по ступеням.

Эвбулид открыл глаза. В первый момент ему показалось, что он уснул и видит сон. Трое дюжих рабов стащили вниз и поставили на середину трюма бочку воды, большую амфору с вином и несколько тазов, доверху наполненных вареной морской рыбой.

Увидев воду, жирных тунцов, за которых даже самые скупые афиняне, не раздумывая, развязали бы свои кошельки, Эвбулид судорожно глотнул слюну и подался вперед.

Все было продумано в этом трюме: цепь позволила дотянуться ровно до его середины.

Ослепленный жадностью, Эвбулид одной рукой схватил тунца, другой – сорвал с края бочки деревянный ковш, плюхнул его в бочку. Поднес к растресканным, дрожащим от нетерпения губам и с наслаждением пил, пил, не отрываясь, прохладную свежую воду, думая только о том, как бы побыстрее напиться, чтобы приняться за тунца…