Софронисты ежедневно выдавали им по лепешке с мясом и сыром, лук, репу, вино, и эфебы не беспокоились о своем завтрашнем дне.

Единственное, что заботило их в то золотое время, – это где приятнее провести очередной вечер после насыщенного учениями и занятиями в палестре дня. Измученные придирками гопломахов, делавших из них настоящих гоплитов, а также акониста, токсота и афета, [9] одни эфебы по вечерам продолжали учиться философии и красноречию во время дружеских бесед с учеными. Другие, благо никто не обязывал юношей жить в казарме, предпочитали иные развлечения, направляясь в сомнительные заведения, где проводили приятные часы с флейтистками и за игрой в кости или коттаб. [10] Иные не брезговали ночными дебошами, наводившими страх на припозднившихся афинян.

Бывал Эвбулид и с первыми, и со вторыми, и с третьими.

Однажды, когда они с группой эфебов, громко смеясь и подшучивая друг над другом, шли из палестры в квартал Мелите, где у хозяина харчевни «Нектар Олимпа» водилось недорогое вино, навстречу им попалась афинская семья, идущая в храм.

Семья как семья – пожилые родители и их хорошенькая дочь. Шли они, не спеша, благоговейно поглядывая на своды храма. И тут девушка, сторонившаяся эфебов, неожиданно взглянула на Эвбулида и улыбнулась то ли ему, то ли своим мыслям.

Она улыбнулась так хорошо, что Эвбулид растерялся и, отставая от друзей, заробев, тоже улыбнулся девушке. И она – на этот раз он уже точно знал, что эта улыбка предназначалась ему, – улыбнулась во второй раз. Тут же Эвбулида подхватили под руки эфебы и, смеясь, продолжили свой путь.

– Видали этих троих? – воскликнул один из них по имени Фемистокл. – Это мои соседи. Между прочим, старик, будучи архонтом, двадцать лет назад спас Афины от голода. Он не дал купцам взвинтить цены на хлеб, и самое удивительное – ни одна драхма в те страшные месяцы не прилипла к его рукам. Мог стать самым богатым человеком города, а теперь – почти нищий. Но дочь его какова, а? Красавица! – смеясь, подмигнул он Эвбулиду.

– А как ее зовут? – с деланным безразличием спросил Эвбулид.

– Гедита!

В тот вечер он не мог ни играть в кости, ни поддерживать веселые шутки подвыпивших товарищей. Лишь когда во время игры в коттаб настала его очередь оставлять своей чаше немного недопитого вина, чтобы плеснуть им в обведенный на стене кружок, он немного оживился.

Отпив кисловатое вино, он с удовольствием произнес про себя «Гедита!» и, не надеясь особо на успех, махнул чашей в сторону стены.

И надо же было такому случиться: все вино до единой капли попало точнехонько в центр круга, издав смачный шлепок. Эфебы восторженно захлопали в ладоши и наперебой принялись поздравлять Эвбулида с тем, что его так пылко любит его избранница.

– Клянусь, ты задумал имя моей очаровательной соседки! – наклонившись к уху Эвбулида, прошептал Фемистокл и предложил: – Хочешь, покажу тебе окна ее гинекея?

6. Необычная рабыня

…За дверью эргастула снова послышались шаги. Эвбулид, приподняв голову, прислушался и узнал голоса Филагра и Протасия.

– Наш господин крайне обеспокоен доходами от нынешнего урожая! – пискливо объяснил евнух. – За эти последние дни он потратил столько, сколько не тратил, пожалуй, за целых десять лет! Еще немного – и нам придется закладывать его дворец! А все этот римлянин. С его приездом господин стал непохожим на себя, выполняет каждое его желание, дарит бесценные подарки! А тот и рад за чужой счет с утра до вечера торчать в тавернах и подставлять ладони под подарки, которые сыплются на него, как из рога изобилия! Обещает, что скоро в Пергаме будет масса рабов из Сицилии!

– И что надо нашему господину от этого римлянина? – удивленно воскликнул Филагр.

– Не знаю, – строго ответил Протасий. – Знаю только, что если урожай окажется плохим, то не сносить тебе головы. И поверь, на этот раз я вряд ли смогу помочь тебе.

– Придется выставлять на жатву и вторую вспашку даже домашних рабов? – не без тревоги спросил Филагр.

– А это уже твои заботы! Но учти – при нынешних убытках господин спросит тебя за порчу каждого раба!

– О боги!

– Но особенно Эвдем разгневается на тебя, – понизил голос евнух, – если хоть один волос упадет с головы той рабыни, которую я привез сегодня на твою виллу в своем экипаже!

– Рабыню – в экипаже?

– Это не обычная рабыня! – предупредил Протасий. – Она римлянка, и, покупая ее вчера на нашем пергамском рынке, господин приказал держать ее на положении свободной, с той лишь разницей, что есть и спать она будет вместе с остальными рабынями!

– Понимаю – очередная наложница! – усмехнулся Филагр.

– Не думаю! – возразил ему евнух.

– Значит, за нее обещан огромный выкуп?

– И это вряд ли, хотя она действительно родственница знатных римлян, которые, по ее словам, отказались выкупить ее у пиратов.

– Так за что же ей такая честь?

– Откуда я могу знать? – неожиданно взорвался Протасий. – Наш господин теперь души не чает во всех римлянах. Говорит, что скоро по дешевке скупит всех сицилийских рабов и тогда без выкупа отпустит ее на свободу. Все, что он делает с этим римским гостем, окружено тайной и неведомо даже мне, от кого раньше не было никаких секретов! Теперь, дорогой Филагр, господину нужны не развлечения, а хорошая выручка от продажи зерна, фиг, вина и первосортного оливкового масла! А мне – две трети того, что ты получишь в награду, иначе не жди больше моей поддержки!

– Будет Эвдему и зерно, и фиги, и масло, хотя мне придется ответить перед господином не за один десяток рабов, умерших на таком солнцепеке! – вздохнул Филагр. – А тебе – пара горстей серебра…

– Но главное – Домиция! – оживившись, напомнил евнух. – Именно так зовут эту римлянку…

7. Снова один

Голоса медленно удалились и стихли.

Эвбулид опустил голову и снова отвернулся к стене. О чем же он думал? Ах, да – Гедита… Он зажмурился, улыбнулся, потом тихо произнес: «Геди-и-та!»

Тогда Фемистокл не обманул его и в тот же вечер подвел к дому в небогатом квартале Афин. Жестом приказав Эвбулиду молчать, он показал пальцем на тускло освещенное окно второго этажа.

Сколько часов простоял здесь Эвбулид, проклиная себя, под насмешливыми взглядами прохожих, прежде чем услышал смех Гедиты, разговаривавшей с матерью. Затем увидел ее в окне: удивленную, испуганную и радостную, когда их взгляды встретились.

Несколько недель его молчаливого стояния под окнами оборвались как сон: возмужавших эфебов разбросали по всем концам Аттики, охранять ее священные рубежи.

Эвбулид попал служить в пограничную крепость Филу.

Жизнь в крепости, несмотря на предчувствие близкой опасности, текла вяло и полусонно. Единственными врагами под высокими стенами были наглые лисы, повадившиеся таскать неосторожных гусей, выпущенных хозяйками на сочную зелень пригородных лужаек…

Через год он возвратился в Афины.

Словно почувствовав его возвращение, Гедита стояла у окна и, не побоявшись выглянувшей из-за ее плеча матери, приветливо помахала ему рукой. Осмелев, Эвбулид решительно постучал бронзовым молоточком в дверь и уже через десять минут возлежал на клине за уставленным скромным ужином столиком, беседуя с отцом Гедиты.

Пожилой Калиопп приветливо расспрашивал Эвбулида о Филе, о службе, о том, как вооружены и обучены эфебы. Но, как только разговор коснулся его дочери, сказал:

– Ты, Эвбулид, судя по всему, хороший человек. И родители твои были уважаемыми людьми. Лучшего мужа для своей дочери я и не желаю. Но я – приверженец давних обычаев и убежден в том, что лучший возраст для вступления в брак для невесты двенадцать-шестнадцать, а жениха – двадцать четыре-тридцать лет. И если Гедиту через месяц-другой уже можно вести к алтарю, то тебе нужно подождать еще самое малое, как я понимаю – четыре года! Дождешься – буду рад видеть тебя.